Ненужная память (не про политику)

Это не про политику, не про культуру и образование, не про экономику и медицину – это про ненужную память.

Старый дом
Просто старый дом, в котором когда-то жила большая семья. Здесь росли дети и половицы помнят стук их босых пяток, а стены все еще хранят их голоса – звонкий смех и тихий шепот. Кухня помнит хлопоты хозяйки, хранит запах свежей выпечки, аромат щей, сдобренных зеленью и свежей сметаной. Где-то на чердаке поскрипывает рассохшаяся детская кроватка; в сенях, на деревянных полках, покрытых кусками пожелтевших от времени обоев, лежат, покрытые толстым слоем пыли, домотканые половики и вязанные коврики, толстые нити которых истерты до дыр и заботливо залатаны чьими-то работящими руками. Рядом с домом, в разваливающейся пристройке, хранятся кем-то прибранные садовые инструменты, деревянные ручки которых превращаются в труху, стоит к ним прикоснуться, а металлические части полностью покрыты ржавчиной. На жестяной лейке северный ветер играет что-то резкое и вместе с тем заунывное, задувая то в рожок, то в дыры ее прогнившего дна.

В старом доме никто не живет вот уже пять лет.

Сначала из дома ушел хозяин, потом стали разъезжаться выросшие дети, а постаревшая хозяйка, в руках которой уже не оставалось силы на то, чтобы принести дров, стала оставлять дом на долгие-долгие зимы. И, однажды, уехав по осени, больше не вернулась.

Годы спустя в дом приехали люди, у которых был хозяйкин ключ. Они не зажигали огня в печи, не мыли пыльных, в подтеках дождя оконных стекол, не залатали промерзший за зимы угол и не выровняли просевшие половицы. Люди забрали из дома часть мебели, той, что дарили когда-то хозяйке ее подросшие дети. Остальные вещи распихали по старым сундукам, не закрывающимся ящикам самодельного комода — ровесника дома… И дом сдался, он стал умирать, раз никому не нужен. Он не ждал, что сможет дать кров и согреть кого-нибудь, кто будет заботиться о его окнах, половицах, стенах и проседающих балках кровли.

Но дом ошибался, люди снова поселись в нем. Они приехали в конце лета и совсем немногое успели починить и убрать до наступления долгой и снежной зимы. Но дом все равно был им благодарен и терпеливо ждал весны, когда им смогут заняться уже основательно. А пока он старался не скрипеть рассохшимися половицами, не сыпать из щелястого потолка утеплитель в тарелки и кровати и как мог поджимал щели оконных рам, чтобы ледяной ветер не выдувал живое тепло.

Люди, поселившиеся в доме, сгребли вещи старой хозяйки и вынесли в кривой сарайчик с просевшей крышей. У них не было времени разбираться, но по весне, когда сошел снег, им пришлось заняться этим хламом. Люди сначала думали — просто вывезти все это на свалку, но «колупнув» вещи…

Необходимость разбирать старый хлам злила. Как злило отношение бывших хозяев дома, что выставили его на продажу, даже не удосужившись вывезти мусор – реальный мусор. Завалы рваных детских колготок, отломанные руки и головы кукол, сломанные детские качели, пустые бутылки и горы полиэтиленовых пакетов, хранящихся в полиэтиленовых пакетах. Мешки с проношенными и изъеденными молью валенками, рваные плюшевые кацавейки, головные платки в пятнах, драные скатерти, гнутые ложки, сломанные ножи и вилки и еще кучи подобного «добра» по осени успели вытащить на веранду и частью распихать по едва стоящим сарайкам. Но это и все. А сейчас, по весне, все это надо «утаптывать» в мешки и возить на помойку – больше ни на что это «добро» не годится. Есть время или нет его – не важно, но разбирать все это надо и злость все больше одолевает…

Здесь еще какие-то чемоданы из породы «советских», прямоугольные с замками-застежками и оббитыми металлом уголками – тяжелые. Ну что можно хранить в таком – взываю, поскольку сил едва хватает приподнять этот «клад». Замки приходится сбивать – проржавели и открыть их просто невозможно. Откидываю крышку и… замираю. Потом вытаскиваю второй, открываю.

В чемоданах и правда клад, чужой. В них чья-то память, надежды, гордость, теплые воспоминания. Здесь, в уголочке, завернутые в яркую тряпицу, и заботливо укутанные в мягкую шаль – чтобы не разбились ненароком – даже мечты остались. Вот не знаю, исполнились ли они, или так мечтами и остались.

Из заполненного нутра чемодана на меня смотрит некогда яркая, а теперь выцветшая от времени, самодельная открытка с кривой надписью, сделанной красным карандашом (и стержень карандаша, похоже, тщательно слюнили) – «Маме на восьмое марта». Тут же, в стопочке, перевязанные тонкой тесьмой, хранились благодарности, грамоты и дипломы. Благодарили родителей и детский сад, и школа. Грамоты и дипломы – дети, девочки, получали за успехи в учебе, занятое первое место и участие во всесоюзных соревнованиях. Жестяная коробка из-под леденцов заполнена значками, тут и ГТО, и октябрятские, и пионерские, и ударник коммунистического труда, и комсомольский есть, и даже несколько значков с гербами городов. Пионерский галстук завернут в газетный лист и придавлен солдатским ремнем с тусклой бляхой и продетой в дырку кокардой, опасная бритва, лезвие которой сверкает на солнышке и снежный шар с тройкой, уместившиеся поверх ремня.

В этом чемодане собрано то, чем некогда люди гордились, что грело их душу, их добрые и светлые воспоминания. Этакий сантиментальный чемодан, который никому и никогда больше не будет нужен, а он сам, вместе с тем, что в нем, отправится на помойку… Ах да, значки – их, наверное, можно продать, нужно позвонить бывшим хозяевам.

Во втором чемодане, набитом пожелтевшими от времени, вытершимися до рядна вышитыми полотенцами, плюшевыми скатертями, траченными молью настолько, что осыпаются кисти и с золотых пагод облетают тонкие нити, льняные, некогда бывшие белыми, с тонкими кружевными вставками салфетки, мережки, накидки, простыни… на самом дне, завернутые в персикового цвета атлас, три свертка с детскими волосами – Лена, 9 мес., Света, год и два, Таня, 11 мес. И здесь же два больших фотопортрета в тяжелых самодельных деревянных рамах, под стеклом – мужчина и женщина. Похоже, эти портреты перефотографировали с небольших фото, потому что изображение нечеткое и через не очень аккуратно замазанный фон проступают темные полосы.

Я не знаю, как поступить с добром, хранившимся в чемоданах, поэтому закрываю крышки и сдвигаю их в сторону, чтобы не мешались.

Сегодня я больше не стану разгребать эти завалы, скоро псы запросятся на прогулку и нужно работать. У меня еще недосоставлена важная справка, надо приготовить ужин, сегодня надо еще много чего сделать, потому что завтра нужно в город…

Но я уже ничего не буду делать сегодня, я просто достану все свои памятные схроны, с такими же детскими открытками, грамотами, значками, загружу все это в один большой мусорный мешок и вынесу на помойку. Я не хочу, чтобы после меня чужой человек перебирал то, что было некогда мне дорого, смотрел на разные вещицы и думал: ну зачем она хранила все это, ведь это уже никому никогда ни о чем не расскажет.

Апрель 2021 г.