Каждому своё

Ничто и никогда не потрясало меня так сильно, как это зрелище. © Дуайт Эйзенхауэр об освобождении Бухенвальда

Прошло всего три месяца с тех пор, как я писала о «модном нейминге Зои Космодемьянской», задавая простые риторические вопросы – почему же никто не додумался сделать в Освенциме и Бухенвальде «модное общественное пространство» для отдыха с селфи-зонами? Я думала, у нас есть больше времени. Но, кажется, пришла пора вновь поднять эту тему и повторить – хотя бы для самих себя – те затасканные уже, банальные и очевидные всем истины. И чем дальше, тем чаще нам придётся их повторять.

Тогда, обсуждая Зою, сложно было оставаться в трезвом уме и не срываться на крик. Так что сейчас постараемся остаться максимально разумными.

Бухенвальд. Через него прошло по самым приблизительным расчётам около 250 тысяч человек. По тем же приблизительным (как и со всеми военными и гражданскими потерями вообще) оценкам в нём погибло от 56 до 70 тысяч человек. Сейчас это национальный мемориальный комплекс, хранящий память о жертвах страшнейшей войны в истории человечества, и заботящийся о массовых захоронениях погибших.

На днях пресс-служба мемориального комплекса Бухенвальд выпустила заявление, в котором настоятельно потребовала от немцев прекратить зимние забавы и катания на санках над братскими могилами жертв концлагеря.

Спортивные мероприятия являются нарушением правил посещения и нарушают покой мертвых, — сообщается в заявлении пресс-службы. — Обо всех случаях занятия зимними видами спорта вблизи братских могил, что может побеспокоить мертвых, будет сообщено в соответствующие инстанции.

Из-за тяжёлой эпидемиологической обстановки в Тюрингии были закрыты все места для зимних спортивных мероприятий, поэтому немцы облюбовали себе южный склон горы Эттерсберг, где и располагаются массовые захоронения жертв войны, для катания на санках и лыжах. Для справедливости надо отметить, что в этом месте вообще запрещены любые зимние виды спорта, а «нарушение покоя мёртвых» является в Германии правонарушением, за которое налагаются штрафы.

Как видим, некоторых не остановила не только элементарная человеческая этика, но и вполне официальные запреты.

Я не хочу сейчас касаться того, что могло сподвигнуть людей на такие развлечения. Попробуйте представить в своей семье подобный диалог:

— Что-то мы давно не отдыхали. Чёртова пандемия.
— Ага.
— Пошли, в Бухенвальде на лыжах покатаемся с детьми?
— А пошли.

Не представляется? Мне тоже.

Но теперь давайте порассуждаем о том, что это явление под собой несёт.

В обсуждениях этой новости попадаются всяческие мнения – от «пусть эти трупы перезахоронят в другом месте, если они мешают живым» до «что плохого в том, что на месте уничтожения тысяч людей детвора теперь катается на санках и радуется жизни?». Большинство, конечно, шокировано и негодует. Это тот факт, который позволяет верить в человечество.

На самом деле, тезис о «радующейся жизни детворе» в данном контексте – самый опасный. Это рассуждение-перевёртыш. Все мы чувствуем правильность истины о том, что, несмотря на любое горе и зло, жизнь движется вперёд, и люди должны смотреть в будущее.

Однако, когда наши глаза смотрят в будущее, наши ноги должны находиться на прочном фундаменте из прошлого. Любое движение без опоры под ногами – это падение.

Каждый из нас в своей жизни проходит через чужую смерть – родных, друзей, приятелей, знакомых. Но кто-то пустит своего ребёнка играть с лежащей в гробу бабушкой? Нет? А почему? Ведь детвора должна радоваться жизни?

Кто-то позволит своему ребёнку играть с вечным огнём, играть в мемориалах, на кладбищах, на братских могилах?

Евтушенко писал:

Где и когда это сделалось модным:
«Живым — равнодушье,
внимание — мертвым?»

Многие говорят – заботиться нужно о живых, а не о мёртвых, потому что им уже всё равно.

Это правда.

Мёртвым вообще уже не нужно ни внимание, ни память, ни какие-либо почести и даже нормальные похороны, для мёртвого тела, как куска безжизненной плоти, уже вообще ничего не имеет значения.

Память нужна именно живым.

Не просто так с начала первых человеческих цивилизаций смерть и трагедия сакрализировались. Уважение к мёртвым стало чем-то вроде неподконтрольного разуму инстинкта, оно вбито в человека на самой подкорке. Это уважение не к куску плоти или уже истлевшим костям – это уважение к жизни человека и той трагедии, которая его забрала. Это – подсознательное желание, чтобы такого ни с кем не случалось, и в чём-то даже ритуал, призванный компенсировать умершим то внимание и заботу, которую они могли бы получить, если бы не ушли, или которой им не хватило при жизни. И призванный воздать почести их заслугам.

Любые надругательства над телами мёртвых всегда символизировали надругательства не над плотью, которой всё равно – а над жизнью того, кто умер, над его личностью и свершениями. Человек, творящий такое надругательство, подсознательно сам для себя отменяет ценность всего этого данным поступком. Кажется, что отменяет. Это абсолютно безотчётное чувство.

Так вот: память и уважение к мёртвым нужны живым.

Забота и почтение к мёртвым лишь подчёркивает ценность жизни самой по себе.

Если закапываться совсем глубоко, то можно сказать, что если жизнь – это действие, то смерть – бездействие. И выполняя определённые ритуалы почестей и ухода для мёртвых, мы как бы воплощаем идею того, что они всё ещё живы, а следовательно – значимы, и то, что они делали, до сих пор имеет значение для этого мира.

И если мы попробуем докопаться до самого дна, раз уж начали об этом разговор, то главное, что делает человек и то, что может делать только человек из всего животного мира – он вносит смысл в механические материальные процессы. Когда действие не просто происходит, но оно происходят для чего-то, и сама его суть выражает нечто большее. То есть, все эти посмертные ритуалы, призванные выразить уважение усопшим – человеческая функция, функция жизни. Переворачивая эту монету и глядя на оборот с полной десакрализацией смерти, отсутствием уважения к мёртвым, надругательством над их телами и изъятием их долговечной памяти из умов живых, мы можем сказать, что данное действо – это функция смерти. Это полное уничтожение смысла человеческого призвания и свойств человека, как разумного существа.

Говоря простыми словами, десакрализируя смерть, мы бьём по самой человеческой природе.

Изымая из неё немалую часть её функций, позволяющей человеку быть чем-то большим, чем живым и говорящим куском мяса.

С этой частью мы закончили. Она даёт нам основу для дальнейших рассуждений.

История и память человека всегда работают так, что когда братские могилы начинают мешать живым плясать на них, то вскоре появляются новые братские могилы. Когда человек искренне не понимает, почему мёртвые должны мешать ему радоваться жизни, когда человек забывает о сущности и смысле тех трагедий, которые привели к этим братским могилам – эти трагедии теряют своё значение. И начинает казаться, что, вроде, не так уж они и страшны. Это закладывает основу для их повторения. Когда человек перестаёт бояться этого повторения.

Поэтому я позволю себе утверждение, что зимние развлечения на склонах Эттерсберга, шведские крематории, отапливающие квартиры и муниципальные здания, американские идеи переработки трупов в удобрения, осквернение памятников и мемориалов – это действия одного порядка. Под всеми этими действиями заложен разный смысл, и многие из них оправдывают идеей того, что «хорошо, когда мёртвые помогают живым и выполняют полезную функцию».

Но главное, что лежит под ними – это неуважение к мёртвому человеческому телу. Это неуважение к мёртвым. Заметьте, что любые человеческие ритуалы иррациональны по своей сути, непрактичны и непродуктивны. Потому что их сакральность, как принцип из области чисто человеческого подсознания и психики, лишена этих понятий. Так сложилось, что продуктивность применима к использованию неодушевлённых предметов и механическим процессам.

Переработка тел мёртвых для нужд живых – весьма эффективна, практична и продуктивна, и она подводит мёртвых под категорию простого материала для человеческого использования – как камень, дерево, кусок пластмассы. Когда человек начинает думать не «что я могу сделать для его – мёртвого – памяти», а «как я могу употребить его на свою пользу» — в уме человека этот мёртвый уже не живший когда-то человек, а нечто, по своим характеристикам, сравнимое с пластмассой. С вещью. У вещи нет личности и нет свершений. Ею можно пользоваться. Человеком нельзя, а вот вещью уже можно.

Иными словами, это действие прямо характеризуется, как надругательство над мёртвыми. И мы с вами уже говорили о том, что выражает собой такое надругательство – отмену ценности жизни усопшего, его личности и того, что он совершил.

Таким надругательством характеризуется и осквернение памятников и мемориалов – они символы жизни и смерти тех людей, кому посвящены. Это такая же подсознательная отмена для человека, который их оскверняет.

И мы так же затронули то, что эта отмена и десакрализация делает – она бьёт по человеческой природе, и отменяет так же свойства человека, как разумного существа – того человека, который совершает подобную отмену.

Вот так мы подходим к тому, что осквернение памяти мёртвых – оно, собственно, и вправду не наносит никакого вреда этим мёртвым. Им всё равно.

Осквернение памяти мёртвых уничтожает суть человека в живых.

Но, в конечном счёте, это личный выбор каждого – жить человеком или существовать куском плоти.

Потому что, как было написано на воротах Бухенвальда – каждому своё.