Обсценная лексика и культура слова

Ответ на вопрос Пилигрима.

Я не поклонница использования обсценной лексики в быту, но необходимость ее применения в некоторых ситуациях и жизненных моментах, признаю обязательной.

Мой жизненный опыт основывается на том, что пинать фазана, для того, чтобы он полетел, не продуктивно — где взлетел, там и сядет. Поэтому, если необходимо, чтобы фазан не просто взлетел, а еще и улетел, то начальный импульс следует сопроводить словесной формулой, задающей кривую движения с указанием координат, где третьей переменной является литера «й». Так же должна признать, что мой обсценный вокабуляр довольно скуден и кривую четвертого порядка я не смогу описать. Но на кривую третьего порядка и бантик к ней, моего инвективного вокатива достаточно. Это я к тому, что хоть я и не достигла высот мастерства на поприще сакральной и профанной инвективы, но в качестве подмастерья выступать могу.

Высокому искусству выплетания обсценного лексического ажура я училась, осваивая практическую сторону профессии инженер-строитель – получила распределение в Читинскую область, и некоторое время трудилась мастером. На объекте, помимо обычных рабочих, были задействованы и «химики» из ближайшего поселения. Первые два месяца я слушала и осваивала словарь терминов. Не скажу, что это было просто – без слез не обходилось.

На третий месяц на строительной площадке началось бетонирование, работали с колес. И вот тогда-то я впервые и применила сочетание импульса и словесной формулы. Как сейчас помню: под разгрузку встал ЗиЛ с бетоном, а бригада в бытовке в очко режется. Я трижды вежливо попросила товарищей занять свои рабочие места, но игра была настолько увлекательной, что они меня не услышали. Пришлось ящику, служившему столом, придать импульс движения и сопроводить свои действия словесной формулой, использовав все слова, что успела к тому моменту выучить. И подействовало.

Спустя пару часов после инцидента примчался прораб. Зная, что на участке из начальства только «сопля зеленая», а идут ответственные работы, он решил сам все проконтролировать ну и меня дополнительно полирнуть, той же самой профанной инвективной вокативой. Убедившись, что на объекте порядок: оси не сбиты, плотники –
трезвые, бетонщики – взмыленные, ограждение – надежное, он у кого-то из рабочих поинтересовался причиной метаморфозы, коею ему и поведали и весьма красноречиво. И в конце дня, Поликарп Исаевич – так звали прораба – отозвал меня в сторонку и сообщил, что использованное мной для активации трудовой деятельности средство, из разряда сильнодействующих и применять его нужно только в самых крайних случаях. Летающий ящик, может быть вредным для здоровья рабочих, а нам, руководителям среднего звена, поручено и о здоровье подчиненных заботиться.

И так это он проникновенно сказал, что ухо у меня распухло так, что неделю пришлось в платочке ходить, даже в коридорах нашего общежития. Но и запомнилась его наука, считай, на всю жизнь. Потому как будучи мастером, я повторно использовала сие чудодейственное средство только единожды.

Ночная смена смонтировала на восьмой этаж стеновую панель, на которой горячим битумом, аршинными буквами была записана самая простенькая формула, задающая направление движения – те самые Х Y и Й. Вот тогда к монтажникам и крановщикам мной и было применено финансовое средство для лечения зрения, и две недели, пока поверхность обесчещенной стеновой панели не была закрыта мозаичным ковром, я разговаривала (и даже писала) используя слова только обсценного вокабуляра.

Несколько лет спустя, уже в родном городе, я заочно поступила на журфак – это уже перед самым развалом Союза было – и к словам, стала относиться еще щепетильнее.

После развала перевелась на дневное отделение и, закончив, устроилась в краевую «Строительную газету». Нужно ли говорить, что я стала хорошим переводчиком со строительного на русский, но при этом самой пользоваться матерным лексиконом особой нужды не было. Потом, по мере того, как в стране развивались события – вспыхнувший парад суверенитетов, то тут, то там возникающие локальные конфликты, разгоревшаяся война в Абхазии… И строительство, а с ним и «Строительная газета», с ушедшим в запой редактором, на какой-то период впали в кому. Я перешла в другое издание, но и здесь с финансированием, а, следовательно, и с выплатой гонораров были серьезные проблемы, пришлось параллельно осваивать профессии дворника, уборщицы, посудомойки –
собственно, как и миллионам сограждан. Ну а потом пошли командировки, благодаря которым я много чего насмотрелась и наслушалась. Ну и сама, естественно, употребляла в своей речи устойчивые обсценные словосочетания — куда без этого?

Иногда казалось, что в мире просто нет других слов, только эти, способные коротко и емко выразить и боль потери, и разочарование от неудачи, и ликование, и восторг, и усталую просьбу – дай воды, и вымученное – ну что ж так холодно? Бывало, что, этими же словами люди передавали чувство любви и надежду встретиться с теми, кто остался в мирной жизни. А некоторые, чтобы не выть от боли, не всегда физической, через мать-перемать и маму звали.

В общем, как ни крути, а инвективу не зря называют сакральной – она способна коротко и емко передать весь спектр человеческих эмоций и переживаний. Там, где время меряется секундами – «не соблаговолите ли вы», «товарищ капитан», «мне срочно нужен…», да даже и «мама, я люблю тебя» – слова превращаются в пустую породу, горы которой способны затушить еле тлеющий огонек человеческой жизни.

Но пока я получала жизненный опыт, осваивала и усваивала все новые оттенки чувств, даруемые критическими ситуациями, да расширяла свой вокабуляр, вот так, как написано выше, не думала. Я вообще тогда мало о чем размышляла. Необходимость постоянно находиться в действии, адекватно реагировать на складывающуюся ситуацию и не подставляться – не оставляют времени на размышления.

Но все когда-нибудь заканчивается, миновал и этот, очень напряженный период в жизни страны. И я даже как-то и не уловила тот момент, когда подошли к концу разъезды и мы снова стали обычными «работниками пера» – людьми, сидящими в редакции, обсуждающими последние новости, сплетничающими, разбегающимися на интервью, и присутствующими на форумах и заседаниях….

Ну и как-то зашел в редакции разговор о театре, и я вдруг вспомнила, что очень давно не посещала сего храма культуры.

И прям такая тоска обуяла. Живо вспомнилось фойе, оформленное в темно-синей гамме, лестницы, переходы, балконы и галерея, уютный зрительный зал и своеобразный, присущий только театрам запах.

Ну раз захотелось, что называется, «душа затосковала" – пошла и купила билеты.

И вот, мартовским вечером я иду в ТЮЗ – это мой любимый театр еще со школы. Настроение самое прекрасное, театр – чудесен, в фойе многолюдно, в раздевалку выстроилась очередь, в буфете как всегда бутерброды с икрой и лимонад «Буратино» (нет, там и всего современного было более чем, но вот «Буратино» и бутерброды с икрой – это что-то традиционно незыблемое, без них, мне кажется, и театра уже не будет).

Прохожу по галерее, всматриваюсь в портреты актеров… Звучит первый звонок, и капельдинеры открывают вход в зрительный зал.

Покупаю программку – чисто для того, чтобы была и прохожу в зал, нахожу свое место, располагаюсь… Вот уже и третий звонок, и плавно убывает свет, и ярко вспыхивают рампы и открывается занавес.

На сцене две двухъярусные деревянные кровати с голыми матрасами, на которых расположились четыре мужика в полосатых пижамах – это палата сумасшедшего дома. Входит медсестра – полноватая женщина в возрасте – в руках у нее шприц, и хорошо поставленным голосом с отличной артикуляцией произносит: Биулять, чо сидим? Быстро ж…ой кверху и трусы сняли!

За ее «биулять» не было ничего. Совсем. Ни раздражения, ни ненависти, ни боли, ни восхищения, ни хотя бы обращения. Ничего. Пустота. И само это слово было здесь абсолютно ненужным.

Я долгое время находилась в настолько плотном и раскаленном смысловом поле, что выразить, озвучить, вербализовать его можно было только самым, что ни на есть отборным матом. Время и события вокруг меня требовали стремительности или напротив, так мучили ожиданием и неприкосновенной тишиной, что беззвучное «биулять» могло звучать приказом не дышать, командой «вольно» или посылало в обход. А тут, с театральной сцены – пустое и плоское – оно было настолько опошлено и изуродовано, что напоминало ребенка, побывавшего в руках компрачикосов и ничего кроме отторжения и неприятия к произнесшему, и жалости к самому слову, не вызывало.

На второй реплике, в которую тоже было включено матерное слово, я ушла.

Даже опустившаяся алкашня или отпетое хулиганье, по которым тюрьма плачет, употребляя в речи мат (а они только им и разговаривают) наполняют слова смыслом и эмоциями – плохими, низкими, пошлыми, грязными – но наполняют. А вот культурка, не имея за душой ничего, и самой души не имея, использует слова, просто для того, чтобы язык во рту не простаивал.

Будете смотреть какой-нибудь ролик в сети или тот же камеди, ну или где-то еще – вслушивайтесь в то, что стоит за произносимыми словами. Наши актерки и актеры, стендаперы и стендаперши, часто настолько пусты, что даже пластиковые куклы смотрятся живыми рядом с ними. И все, к чему они прикасаются своим «талантом» уродуют или превращают в тлен. Даже мат.

Вот поэтому, если я сознаю, что ситуация не критична и не требует быстроты реакции или напротив, замереть и не дышать, я выражаю мысли, смыслы, эмоции и впечатления общеупотребительными словами, а мат, как сильнодействующее средство, оставлю в покое.

PS
Обсценная лексика существует во всех языках. Ученые считают, что это наследие языческих времен, когда люди поклонялись Великой Матери и неразрывно связана с культом плодородия.