Суперэтнос и судьба

Совершенно неважно, верим ли мы, русские, в Бога — в сложной ситуации и верующие, и атеисты поминают его имя. Впрочем, сегодня речь не о религии, а о нас с вами.

Так вот, повторюсь — совершенно неважно, верите ли вы в Бога. У него нет других рук, кроме наших. У него нет других голов, кроме наших — а это значит, что все его деяния происходят исключительно при нашем участии.
Именно мы создаем тот мир, в котором живем — и если мы начинаем верить (верить!), что нас окружает беспросветность и нищета, то в итоге мы получаем то, во что верим. Если же мы верим, что способны победить любого супостата и вырвать победу даже в самой безнадежной ситуации, то пантеон наших героев уходит в бесконечность — и так оно и есть на самом деле.

И вот теперь самый главный вопрос: а во что действительно нам необходимо верить, чтобы жизнь вокруг нас изменилась раз и навсегда? Что должно стать объектом и символом этой веры, в которую, извините за тавтологию, должны поверить все? Причем все без исключения, по доброй воле или по принуждению?

Объектами веры в нашей истории становились очень разные вещи, которые потом повторялись с завидной регулярностью — и продолжают повторяться сегодня. К примеру, вера в доброго царя и плохих бояр — и это один из самых показательных случаев.

Если мы верим в доброго царя и плохих бояр, то кто мы сами в этой вечной схеме? Безропотные крепостные или все-таки вершители своих личных судеб? Если вторые, то тогда вообще непонятны стенания и жалобы — это с первыми никаких вопросов, с ними так и должно быть, они сами согласны на состояние безропотного крепостного.
Что характерно, с первых бессмысленно спрашивать про ответственность и инициативу — «вот приедет барин, барин нас рассудит». Вторые же претендуют на эту самую ответственность, лично за себя, за свою жизнь, семью и близких — и слыша от некоторых претендующих стенания про царя и бояр, я перестаю им, таким ответственным и инициативным, верить — ибо деяния их говорят лучше их самих.

Менталитет и язык народа зависит от огромного количества факторов, среди которых на первом месте климат и условия жизни. Но не только это. Например, есть концентрические языки — французский или английский. Это значит, что сегодня Франция разговаривает на языке, на котором когда-то говорил только Париж — и именно парижский французский язык уничтожил огромное количество провинциальных диалектов.
Примерно та же картина происходила и с нынешним английским — это язык Лондона, на котором сначала заговорила Британия, а потом и полмира. Нынешний английский соткан из языков германской группы и старофранцузского — а поскольку Лондон в свое время перенимал привычки и модные веяния самых продвинутых жителей материка, — парижских французов — то и не менее шестидесяти процентов слов заимствовано жителями Туманного Альбиона именно оттуда. Естественно, со своей неповторимой лексикой, что и сформировало нынешний английский язык.

Есть языки инженерные. К примеру, немецкий или тот же английский — в них предложения сотканы по единой форме и системе. Меняя порядок слов во вбитом в сумрачную немецкую голову предложении, вы разрушаете орднунг. Вы вмешиваетесь в миропорядок, раз и навсегда установленный для этих народов — и даже если их языки меняются (а они меняются), то в любом случае эти изменения происходят в рамках раз и навсегда установленной системы, жесткой и педантичной к словам.

И есть сетевые языки. К таковым относятся итальянский и русский — эти языки развиваются не по иерархии «сверху вниз», а горизонтально, что является сущим кошмаром для немцев и англичан, вздумавшим их изучать.
Горизонтальное развитие позволяет не только произвольно менять порядок слов — оно создает поля новых смыслов, возникающих при очень вольном применении окончаний и суффиксов: отсюда десятки, сотни и тысячи оттенков разных имен и явлений.

The enemy. Враг. Он же неприятель, противник, недруг. Ворог, вражина, супостат, басурманин. Агрессор, конкурент, обидчик, антагонист. Притеснитель, противная (во всех смыслах) сторона, противоборец. Лиходей, недоброжелатель, преследователь. Гонитель, лукавый, черт, бес, демон, фриц. Антихрист, нечистая сила, чертяка.

Всего одно слово — и десятки оттенков оного. И это еще без уничижительных форм, при которых конкурент превращается в конкурентишку. И без уменьшительно-ласкательных, при которых черт становится чертушкой.
И это — лишь одна из сторон сформировавшейся в веках русской ментальности. Именно русской, потому что здесь мы подходим к одному из главных русских качеств — русским считается тот, кто разделяет и принимает эту вековую ментальность. Вне зависимости от национальности.

Таким образом, русские являются суперэтносом, свободно включающим в себя любые иные этносы, начиная от арапа Петра Великого Ганнибала и заканчивая нынешними северными или кавказскими народами — каждый из них, оставаясь частичкой национального самосознания, является и частью суперэтноса. В Европе мы все русские — хоть дагестанец из Махачкалы, хоть якут из Оймякона, особенно в момент показательного мордобития очередных «цивилизаторов» России.

Хорошо, но что именно создало этот суперэтнос? Чукчи и эвенки живут в куда более жестких условиях, чем мы, но они не стали основой суперэтноса. Так в чем истинная причина появления такого явления планетарного масштаба, как русские?
Задумайтесь вот о чем — сегодня на планете примерно четыреста миллионов человек говорят по русски. Русские, уже в чисто национальном смысле, являются самым большим разделенным народом в мире — и все равно они остаются русскими. На Украине, в Молдавии, Аргентине или странах Средней Азии — они были, есть и останутся русскими.

Так что же на самом деле делает нас столь непохожими на остальных?

Вера. В то, что Бог есть. И неважно, как его зовут на самом деле — Христос, Аллах, Будда или Иегова.

Или вера в то, что его нет — но каждый раз мы машинально роняем слова «О, Боже!» или «Господи!». Даже самые заядлые атеисты.

Вера в справедливость. В принцип бумеранга и закон воздаяния. Как аукнется — так и откликнется.

Вера в доброго царя, поскольку без царя мы моментально звереем и превращаемся в пугачевскую вольницу.

Вера в плохих бояр, иначе жизнь была бы вообще невыносимой.

Вера в тех, кто рядом. На миру и смерть красна. С миру по нитке — голому рубашка.

Вера в то, что все сможем преодолеть. И вот это очень важно — не «Я смогу», а «Мы сможем». Соборность в чистом виде.

Подводила ли нас эта вера? Ха! Еще как! Например, искренняя вера в то, что стоит другой стране назвать себя социалистической и она сразу же становится нашим верным и вечным союзником — помните это время?
Или вера в то, что освободившиеся с нашей помощью от османского ига «братушки» будут вечно благодарны России. Те самые «братушки», воевавшие против нас в двух мировых войнах.

Мы моментально исчезнем, если превратимся в торгашей или очередных «цивилизаторов» мира — и ровно то же самое произойдет, если мы превратимся в рабов. То есть в людей без своего мнения на этот мир, без своей способности этот самый мир менять — и без возможности с оружием в руках отстаивать свой выбор.
Рабы не умеют воевать за свое, они всего лишь безропотно выполняют то, что им поручено — и ни каплей более того.

А теперь оглянитесь вокруг и спросите сами себя — способны ли рабы создать самую огромную державу в мире? Или это могли сделать только люди со свободой выбора и верой в правильность этого выбора?

Ибо у Бога нет других рук, кроме наших. У Бога нет других голов, кроме наших.

И у Бога нет других слов, кроме наших.

А Слово — это и есть мы. Суперэтнос и каждый отдельный человек.