Закат империи

Сидели мы как-то в редакции и обсуждали событие, которое один известный всем человек назвал геополитической катастрофой.

Мы обсуждали развал Союза.

И, до меня, забившегося в угол, довели простую максиму: поскольку моё поколение в своё время “проскакало” Союз так же, как на некоей сопредельной территории их граждане не так давно проскакали свою страну, то я должен сесть, и кратко, страничек на 10 – 15, описать события более чем 30-летней давности с точки зрения моего поколения.

Или…

И я пошёл домой.

Я не буду говорить от лица моего поколения, несмотря на строгий взгляд членов редакционной коллегии. Два человека даже одного возраста, даже проживающие на одной лестничной клетке, будут иметь весьма различное представление об одних и тех же исторических процессах.

Вполне могло оказаться, что, повернись история немного по-другому, и мы, два добрых соседа сейчас, смотрели бы друг на друга через небольшую такую прорезь, стараясь задержать дыхание и успокоить дрожь в руках от бешено бьющегося сердца.

Да и кто я такой, чтобы “от лица поколения”?

Оно меня не выбирало и никак не уполномочивало.

Не выдавало мне мандат на съезде.

Не кооптировало в свои ряды.

Вооружённые матросы не накалывали на штыки пропуски в мой кабинет в Кремле.

Я буду говорить от себя и от своего имени. Потому что моих полномочий и моего мандата хватает как раз на это.

Развал Союза. Событие действительно планетарного масштаба. И отдельная человеческая судьба, волею случая оказавшаяся в реке времени как раз в этот момент.

Как соотнести?

И я вспомнил такую вещь, как моделирование событий. А в моделировании событий самое главное — это нащупать основные точки.

Грубо говоря, из всего переплетения тысяч и тысяч фактов, случайностей, закономерностей, глупостей, векторов сил, заявлений политиков и криков на улицах, из всего того, что составляет жизнь общества, мне нужно найти одну критическую точку, неделимое атомарное явление, без которого вся существующая модель окажется несостоятельна и развитие пойдёт по другой траектории, приведя к чему-то, вероятно, кардинально отличающемуся от того, что у нас есть сейчас.

Одна точка.

Помните у Ленина: “Одно звено, потянув за которое, можно вытянуть всю цепь”?

Умный был человек.

А в такой формулировке моя задача существенно упрощается. В самом деле, вместо того, чтобы выступить свидетелем от лица поколения на суде истории, мне теперь надо найти только один простой и неделимый эпизод, не случись которого, мы продолжали бы ходить на первомайские демонстрации и читать праздничный номер газеты “Правда” к 7-му ноября.

Что проще?

Пальцем в толпу: “Один эпизод 35 лет назад! Быстро! Одним словом!”

— Пустые полки!

Да нет, наверное, нет. Насколько я могу сказать, нет. К тому времени народ давно уже был привычен. Помните анекдот: только в Советском Союзе в магазинах ничего нет, а в холодильниках ставить некуда.

Электрички выходного дня, талоны… Два килограмма в одни руки.

— Людям есть нечего, они собак кормят…

Помните эти шипения старушек в спину, когда брал мясо в магазине? А откуда они знают, что собак?

Нет, это не та точка. Наоборот, народ собирался вместе:

— Продержимся как-нибудь.

Нет, надо искать другое.

— Событие! Быстро! Ты!

— Коррупция!
— Ты!
— Партийные привилегии!
— Ты!
— Несменяемая номенклатура!
— Бардак!
— Экономика, стагнация! Сами без штанов, а полмира кормим!
— Преступность!
— Ложь и двуличность пропаганды!
— Гонка вооружений! Надорвались! Афганистан!
— Замалчивания в прессе!
— Власть местных царьков!
— Душно! Душно!
— Перемен! Требуют наши сердца!
— Скованные одной цепью!
— Партия! Шестая статья! Устали!

Устали. “Караул устал”. Южнокорейский боинг, Руст, армия для предотвращения национальных погромов. И главному начальнику “не доложили”. И, до него “не могли дозвониться”. И у него “не хватает полномочий генсека”. А ещё он “не знал”… И летят головы, папахи, и погоны.

Понимаете, почему я собрал всё это в один абзац? Когда возникали кризисные ситуации, использовалась армия. А когда нужно было ответить за сам кризис и за его причины, то всю ответственность спихивали на армию же. И с видом, как будто народ ничего не понимает, объяснялось, что тогдашний “главный начальник” ничего не знал, ему не могли дозвониться, или у него не хватало полномочий… И летели погоны тех, кто выполнял свой долг и свою присягу.

Но если ты предаёшь того, кто исполняет свой долг и свою присягу, на кого потом ты сможешь опереться?

Не просто предаёшь. Солдатики с цыплячьими шеями из воротников, офицеры, переодевающиеся в гражданское для выхода в город. Вы можете назвать какой-нибудь другой период российской истории кроме революции, когда офицер опасался носить форму?

Армия унижена и деморализована. Разоружение. Оборонные предприятия на прецизионных станках вытачивают кастрюли. Конверсия. Титановые лопаты. Помните, конечно? Продажа за рубеж лопат из чистейшего титана. Да, по цене лопат, правильно.

Договоры, сокращения. Целые системы под нож. Уникальные технологии. Инфаркты главных конструкторов. “Стратеги” — подводные и воздушные — под нож или в консервацию. Потом что-то пришлось восстанавливать чуть ли не с нуля. А что-то так и не смогли.

Улыбки и рукопожатия. Расширение на восток. Мы же не можем препятствовать выбору отдельной страны. И ещё одной. И ещё.

Сдача союзников. Мы стремимся войти в семью “цивилизованных народов”. Нам не нужна идеология, наши национальные интересы теперь определяются не в столице. Вернее, не в нашей столице.

Путь в семью “цивилизованных народов”. Те, кто нас звали по этому пути не говорили, что цена билета — национальное унижение. Горбачёв пытался представить так, что обе стороны договорились закончить холодную войну. В семье “цивилизованных народов” на это смотрели по-другому.

Путь в семью “цивилизованных народов” начинается с объединения Германии? Канцлер Германии готовится выслушать условия. Их нет. Их нет? Нет. Политических? Нет. Даже финансовых? Их нет.

Армия выводится в поле, техника ржавеет под открытым небом, воинское имущество распродаётся за гроши. Не государством.

Объединение Германии. Эрих Хоннекер бежит в Москву. Я хочу заметить, что он был Героем Советского Союза. Но он не сразу понял, что не надо было ему в Москву. Ему надо было сразу скрываться в другой, далёкой стране. Тем не менее ему удалось избежать судьбы Чаушеску (мы здесь ограничиваемся только временами СССР, поэтому не будем подробнее про Хоннекера) (см примечание).

Продовольственная помощь из братского Вьетнама. Несколько вагонов с рисом. Чем смогли. Они ещё не знали, что это — не временные трудности. Что это — крах системы. Не все это ещё поняли. Но он уже наступил.

Поэтому нам надо не сюда. Нам надо ещё дальше назад. Что там в списке?

Душно, пропаганда, замалчивание, ложь…

“Голос Америки?” Ах, оставьте. Ну да, слушал я его пару раз. Скучно, серо… Неинтересно. Мне — не интересно.

На первом канале радио была такая передача: “Полевая почта юности”.

Вот это я любил слушать. По вечерам. Поздно. А “Голос Америки”… Нет.

Посиделки на кухнях. И каждый раз: “А вот… А вот… А вот...”.

И один раз мой дед, единственный на той кухне, кто воевал, и кто никогда до этого не принимал участия в таких разговорах сказал одну фразу:

— При царе было хуже.

А он мог это сказать.

И все замолчали. А я её запомнил.

Афганистан? Не выдержали потерь? Разложение армии?

Как один из факторов — может быть. Как единственный — вряд ли.

Экономика, стагнация. Старенький Леонид Ильич. Любил награды. Смеялись, конечно, над ним, так, по-доброму. Не зло. Ему, я думаю, никто бы букетом цветов в лицо не заехал, как меченому. Знаете ведь эту историю?

Сколько помню, он был со страной. Все к нему привыкли. Вот — мы, вот — страна, вот — “дорогой Леонид Ильич”. Это я не ехидничаю. Это так в газетах было. На мавзолее стоял, со страниц газет смотрел. Читал доклады на съездах. Мы должны были их изучать. “Социалистическую Польшу, братскую Польшу мы в беде не оставим и в обиду не дадим”. Это я по памяти. Можете найти, проверить. А в социалистической Польше — “Солидарность” и генерал Ярузельский в тёмных очках.

И папу Римского колят зонтиком. То ли — болгарин, то ли — турок. Тогда ещё не было “новичка” и не нужно было засылать в страну группу ликвидаторов.

Папа Римский. Первый папа из Польши. Ну и что? Это достаточная причина, чтобы сразу зонтиком? Но всем было ясно, что это — могущественный и таинственный КэйДжиБи. Про ГРУ тогда не знали, и термин “Хайли лайкли” появится позднее. Поэтому обходились без него.

Но, как и в случае с “новичком” выясняется одна характерная особенность ядов, изготовленных в секретных лабораториях этого могущественного КэйДжиБи. От них ещё никто не умирал. В отличие от белых порошков в конвертах членам Конгресса много позднее.

1982 год. Отменён концерт в честь Дня милиции. У тяжёлой двери в здании сталинской постройки меня встречает товарищ:

— Ты уже знаешь?

Я уже знал. Но никто из нас не знал, что в этот день умер не дряхлеющий правитель. В тот день умерло нечто большее.

— То есть вот она, эта критическая точка?
— Но ведь он рано или поздно должен был умереть. Просто потому, что люди смертны. Ведь смерть правителя не обязательно должна вести к разрушению государства, нет такой детерминанты.

И потом. Допустим, он прожил бы ещё лет пять. Вы думаете, авторитета дряхлеющего правителя хватило бы на то, чтобы законсервировать страну?

Нужно искать что-то другое.

Узбекский хлопок. Расследование Иванова с Гдляном. Как гром среди ясного неба. Шок. В стране — шок. Это сейчас мы спокойно принимаем тонны денег в квартире простого полковника. А тогда… А тогда, может быть впервые, общество осознало, что нельзя перескочить из феодализма в социализм, минуя историческую формацию, как нас учили на курсах марксистко-ленинской философии. А раз так, то, может быть и другие положения единственно верного учения могут оказаться не совсем верными?

Было мнение, что тогдашняя публикация “хлопкового дела” в газете сделала для развала Союза больше, чем что-либо ещё. Сильная была публикация. И — сильный эффект. Но давайте проведём мысленный эксперимент: если бы её не было, Союз бы остался?

И вы, наверное, скажете, что — нет.

А значит, это не критическая точка.

— Так к чему ты ведёшь? К тому, что не было одного значимого события, которое послужило спусковым крючком всего? Ах, да… Ты же материалист в истории, ты же, наверное, считаешь, что это произошло потому, что не могло не произойти…
— Ну, уж во всяком случае не из-за того, что собравшиеся побухать и попариться в бане с девками мужики подписали какую-то бумагу, о чём главный царёк тут же доложил своему “другу Джорджу”.

Не из-за этого.

Кстати, не думайте, что «друг Джордж» очень порадовался такому звонку. Опустив трубку, он сказал советнику что теперь, без обузы окраин, Россия очень быстро поднимется.

Все мы знаем, сколько ресурсов вкладывал Союз в “окраины”, не так ли. Их до сих пор невозможно реально оценить. А российские сёла пустели. И воду носили вёдрами. И топили дровами. И закрывались школы.

Публикации. Гласность. Теперь можно. Народ у стендов с газетами. “Огонёк”, Коротич. Где-то на каком-то чердаке находят полуистлевшие дневники чьих-то воспоминаний. Конечно, не “Слово о полку Игоревом”. Но зато там…

И пошли цифры. Тысячи! Миллионы! Половина страны сидела, другая охраняла. Ещё одна половина писала на них на всех доносы. Народ в вагонах для скота! Трупами завалили! Мемориал.

Мемориал.

Кстати, дневника этого, на который все ссылались, так никто и не видел.

Первый съезд, никто не работает. Кто-то принёс портативный телевизор и все уткнулись в него. Смотрят, затаив дыхание. Одна женщина оборачивается к остальным:

— Нас ждут баррикады.

Беслан и дома по ночам будут потом.

Ораторы и трибуны перестройки. Как будто сейчас слышу (по памяти):

— Я молчал, потому что у меня не было гражданского мужества и политической зрелости.

Не было. Было другое. Но о мёртвых — либо хорошо, либо ничего.

Промолчим.

Чикагские мальчики, депутаты. Мэры. Советники. Быстро появились и так же быстро пропали. Потом кто-то из них выплыл за пределами рубежей. А кто-то потом даже и вернулся и ведёт общественную деятельность.

— Кто все эти люди с чистыми светлыми лицами?

Они нас звали в новую жизнь. Они выступали с трибун, они готовили программы правительства, они отпускали цены. Шоковая терапия. В магазинах появились продукты. Много продуктов. У народа исчезли деньги. Конечный эффект такой же. Но ведь это — рука рынка. А старики в обносках, роющиеся на помойках, ряды старушек, продающих последние вещи у входов в метро. Ну, это. Рынок, вот. Шахтёры, стучащие касками, работники без зарплат… Рука рынка. Кто не спрятался вписался, мы не виноваты.

Новая жизнь.

Мальчишки в метро, обученные клянчить деньги. Нет, вы, наверное, забыли. Выбирается какая-нибудь сидящая молодая женщина и ей в колени бросается мальчишка с криками и воплями. Дай денег!

И все стоят и делают вид, что ничего не происходит. А тот единственный, кто всё-таки решается вступиться, в ту же минуту понимает, что от ножа его спасло что-то… что-то, что не один раз ещё потом спасало.

“Глаза, полные ужаса”. Это не литературная метафора. Это те глаза, которые были в тот момент у спутника того, кто решился. Все другие старательно смотрели в стороны.

Нет денег на зарплаты, пенсии. Нет денег на исследования, на строительство. Нет денег в армию. В армии нет денег. Самолёты не летают, корабли в походы не ходят. Эффективный менеджер с рыжими волосами отключает электричество на стратегических объектах… Повторю после паузы: на стратегических объектах, выполняющих задачи по стратегической обороне страны. Нет денег. Нет денег ни на что.

И потянулись за границу “мозги”. Страна узнала понятие “утечка мозгов”. Выученные, обученные. После дипломов, аспирантур. Молодые, наиболее активные.

Есть мнение, что судьба немцев в Великой Отечественной войне решилась, когда в армию на передовую стали отправлять сержантов из учебных центров.

Массовый отъезд аспирантов и молодых кандидатов был сродни убыли сержантского состава. Некоторые научные школы, то что взращивается годами и десятилетиями, были обескровлены за несколько месяцев. Прервалась связь поколений научных школ.

Утечка капитала и распродажа за гроши природных ресурсов… Ну это все знают, что об этом особо говорить? Те три небольших гордых страны на северо-западе. Они на чём жили?

Выборы директоров, захваты предприятий. Закрываются заводы и фабрики. Химическая, биотехнологическая промышленность. Лекарства. Вакцины. Это всё теперь зависит от поставок наших партнёров. А наши партнёры могут наложить санкции. Ну, как на Иран, например.

Да, вы правы, эта новая жизнь, в которую нас звали “чикагские мальчики” с розовыми щёчками, к нам пришла уже после распада, хотя начиналась до.

Надо открутить назад.

Союз сыпался на глазах. Стремительно рушились связи. Участники совместных проектов союзного финансирования из маленьких, но гордых республик вдруг перестали выходить на контакт. Когда до них удавалось дозвониться, они, с трудом подбирая слова, объясняли в телефонную трубку, что они не понимают по-русски.

Мне показалось, автора обвиняют в великодержавном шовинизме?

А вам, находясь в поездке в столице одной свободной европейской республики на берегу Балтийского моря, случалось обращаться в местную больницу? И видеть глаза врача, осматривающего вас?

Автор до сих пор считает, что тогда ему помогла только одна строчка в медицинской карте: на вопрос “место работы” было сказано: “Академия наук”. Глаза напротив немного смягчились и необходимые антибиотики были выписаны. Всё-таки не совсем оккупант.

Западные бизнесмены, консультанты, гуру. Заряженная у телевизоров вода. Стадионы. Поднятые вверх руки. Секты. Проповедники.

Страна, гордящаяся уровнем своего образования, вдруг за считанные месяцы опускается в какое-то мрачное средневековье. Научные работники вкладывают все свои деньги в пирамиды. Рынок! Свобода!

На развалах можно купить всё, что угодно.

Подошёл посмотреть. Невиданное раньше. Несовершеннолетний продавец озвучивает цену. Купить – столько-то, посмотреть из рук — столько.

Плейбой.

Интересно…

“Бани”, “Сауны”…

Интересно…

“Ночная бабочка, но кто же виноват”.

Появляются первые спутниковые снимки. Ночная сторона Земли. Одна шестая часть суши погружена во тьму. Как Африка. Как Южная Америка.

В тёмной тоске ночных городов позднего Союза вдруг вспыхивают сумасшедшими манящими огнями казино и развлекательные центры. Некоторые из них сжигают. И стоят обгорелые коробки годами. А другие — нет. И около них машин… Да каких! И из них выходят такие девушки… в таких шубах… в таких бриллиантах… И мужчины… Все знали, что с ними лучше не встречаться. А у тротуаров — другие девушки в… ладно, назовём это мини-юбками. В любую погоду, в любой мороз. Дети в школах не хотят больше быть космонавтами и врачами. Теперь девочкам нравятся… хм-м-м… “женщины с пониженной социальной ответственностью”, а мальчикам — бандиты. Ночная жизнь кипит, на кладбищах растут аллеи с одинаковыми гранитными памятниками. А днём — тусклые бледные лица в битком набитых автобусах.

А дома — жена смотрит печальными глазами.

Денег нет. Кончились. Вот нет денег. Просто нет. Ничего.

И жена с печальными глазами…

Девушки, подруги, если вы хотите что-то от своего мужчины, не говорите ничего. Посмотрите глазами, полными грусти.

После этого денег стало. Нормально так. Фильмы перестроечные помните? Ну, где деньги в спортивных сумках?

Вытряхивает на кухонный стол. У жены потихоньку расширяются глаза. Подходит к тебе, моющему руки, обнимает сзади:

— Я никогда не видела столько денег.

Я тоже.

Потом, через много лет, будет предъявлено, что никогда не было достаточно денег.

Деньги — товар относительный, как и рыночная свобода.

Какая точка? Где искать?

Ах, как вдруг в один час в 91-ом замолчали местные вождики некоторых самых свободных республик! Как будто они забыли родиться! И как шумно заголосили через пару дней! Демократия победила! Вся страна у прямой трансляции хоронила жертв. Один из погибших был еврей. Семья хотела похоронить по своим обычаям. Власть — новая демократическая власть сказала, как нужно.

Каждой революции нужна своя небесная сотня. Простите меня те, кому я доставил боль своими словами…

Народ устал, страна устала. Всем было всё равно. Да, голосовали на референдуме “за”, но народ не выступил “против”. Никому это было не нужно.

Страна устала и она должна была поменяться. Мы хотели перемен, и они наступили. Никто не знал и не мог знать — что будет.

Горбачёв зачитал текст об отставке и потянулся за чашкой чая.

Она была пуста.

Стоп!

Вот она!

Вот эта точка!

Вот это звено, за которое надо тянуть. Только не вперёд, как я предполагал вначале, тщетно нащупывая обрывающиеся нити прошедших событий, а назад, чтобы найти то место, начав с которого потом, через много лет на столе у Горбачёва в Кремле окажется пустая чашка.

Вот она.

От неё откручиваем назад. Как ползунок на ролике. Ещё, ещё…

Стоп.

Вот здесь.

Ты — студент-дипломник. Первая половина дня — лекции и занятия. Начиная со второй и до глубокой ночи — дипломная работа в лаборатории. А ранним утром, а если случится снегопад, то ещё ночью ты встаёшь и идёшь чистить свой участок, потому что дома под тёплым одеялом спит в прозрачном коротком пеньюаре твоя молодая жена, и ты, дворником, по утрам убираешь снег, чтобы её не расстраивали мелкие проблемы отсутствия денег.

А зимой снега в России, если кто не знает, много.

И, поскольку ты не хочешь, чтобы на твоём участке кто-то упал и сломал ногу, ты встаёшь затемно и чистишь, и убираешь этот снег.

А потом ты едешь на занятия.

А потом — в лабораторию.

И как-то раз тебя зовут к телефону, и начальник твоего участка велит тебе немедленно явиться и быть в готовности.

— Какие-то проблемы или жалобы на участке?
— Нет
— Почему я должен явиться?
— Секретарь объезжает район.

И ты говоришь начальнику участка в телефон то, что ты думаешь по поводу приказа немедленно явиться, а заодно и по поводу самого объезжающего район секретаря, ради которого тебе велено быть в готовности.

Потом оказалось, что секретарь был генеральный. Тот самый, который с отметиной на черепе.

А до твоего участка он так и не дошёл.

Но тебе было велено явиться и ждать.

Эрозия авторитета высшей власти, идущая от неё самой.

Своими глупыми словами.

Мелочными обманами.

Никому не нужными постановлениями.

Предательствами и унижениями. Страны и народа.

И при этом — подобострастие низших по отношению к высшим.

И подобострастие власти по отношению к “партнёрам”.

И вот этот момент был как раз тем критическим поворотом в моей жизни, который через много лет привёл к тому, что пустая чашка на столе уже бывшего президента страны не удивила бывшего дворника участка, до которого так и не дошёл бывший генеральный секретарь в своей, несомненно, важной для государства поездке по району.

Караул устал.

Страны уже не было.

Это никого не удивило.

Народ продолжал жить своей жизнью.

Закат империи.

Закат империи. Когда
Никто не встанет, не доложит
И лейб-гвардейского полка
Полковник жезл свой не положит.

На троне царственном сидишь
Перед портретами героев
И, брови сдвинувши, глядишь,
Но только… боги не с тобою.

И в белых мантиях сенат
Решает вздорные проблемы…
А где-то маленький отряд
Вдруг соберётся утром серым…

И лейб-гвардейского полка
Полковник что-то отлучился,
И адъютант на зов звонка
Вдруг почему-то не явился.

И ты решительный указ
Диктуешь коротко и внятно,
А где-то в стороне как раз
О чём-то шепчут непонятно.

И уж народ вниз не глядит,
Хоть ты с гербами на карете
И, вдруг — сержантик. И коптит
Какой-то факел на рассвете.

И вот, на площади толпа,
И там — помост, обидно пошлый…
Закат империи. Когда
Свершится то, что невозможно...

Владимир Свердлов для сайта “Рука Кремля”.

_____________
Примечание. Всё-таки скажу про Хоннекера здесь. Это был, как вы знаете, руководитель ГДР. Когда Горбачёв согласился на объединение Германии, перед Хоннекером, как во всяком демократическом обществе, любящим судить прошлое, замаячил суд. Ну, диктатор же, понятно.

Видя перед собой такую перспективу, Хоннекер просит защиту у Горбачёва. Вообще, Горби … и … (понятно, да). Он отдал Германию безо всяких условий. Без гарантий безопасности, без ничего. Конечно, он мог должен был, как один из пунктов, обговорить, что Хоннекеру будет предоставлен иммунитет. Коль (тогдашний канцлер Германии) ради объединения готов был на очень широкие уступки. Горби ничего не потребовал.

Возвращаемся. Итак, Хоннекер (Герой Советского Союза) просит защиту у Горбачёва. Тот через остающуюся ещё в Германии ГСВ (Группу Советских Войск) переправляет его в Москву. Пока ещё существует Союз, Хоннекер находится под защитой Горбачёва (хоть так не предал).

Но Союз разваливается, а ЕБН с Козыревым… Они очень хотят в семью “цивилизованных стран”.

Короче, Хоннекер скрывается в Москве в Чилийском посольстве и живёт там несколько месяцев. Нормально, да?

Ну вы ж понимаете, чтобы войти в “цивилизованную семью”, надо кого-то предать. В некоторых кругах это называется что-то типа “инициация”. В результате Хоннекера под охраной переправляют в Берлин, где он тут же предстаёт перед судом.

Ему повезло. Он был уже стар и болен. В какой-то момент ему разрешают уехать в Чили, где он и умер.

Если где-то ведётся список дел некоторых, запишите, пожалуйста этот эпизод туда, в этот список.
(Владимир, ищущий смыслов)